Они успели отъехать от Москвы немногим больше сорока километров, как небо словно разверзлось и хлынул такой дождь с боковым ветром, что их «Запорожец» вдруг занесло почти поперек Ярославского шоссе, потом аккуратно накренило в кювет. Даже испугаться не успели. Рядом взвизгнули тормоза — к ним бежали мужчины, уперлись руками в их накренившуюся легонькую «Антилопу-гну», поставили на место.
— Что ж ты, мужик... — начал было заводиться первый из сунувшихся в напряженную тишину их салона и осекся. На водительском месте сидела побледневшая девчонка рядом — костыли. Из-за спины выглядывало еще одно женское лицо. Только тогда он разглядел то, что помешали увидеть дождь и вся эта суматоха: ручное управление. Инвалидная машина.
— На пикник, что ли — спросил другой из подоспевших помощников,— В такой-то дождь и грибы носа из земли не кажут!
Вот когда только все расхохотались — спало напряжение. Шоферы-доброхоты заставили Тоню включить зажигание, повертеть туда-сюда руль, попинали — упруги ли? — скаты, помахали прощально. Тоня в ответ благодарно нажала на клаксон и оглянулась на маму: трогаем?
Мама
Тоня глянула в зеркало обзора и встретилась с материнскими глазами. Почему-то именно этот взгляд ей врезался в память на всю, наверное, оставшуюся жизнь. В нем было все: и след только что пережитой опасности, и бесконечное доверие, и надежда. Вот, пожалуй, когда двадцатидвухлетняя девчонка-инвалид ощутила себя сильнее мамы. И благодарностью за эту силу наполнилась душа: «Мамочка. Без тебя, без труда твоего и самоотреченности была бы я до самой старости беспомощным стареющим ребенком. Это ты, родная, всю себя подчинила одной цели: вытащить меня в жизнь, поставить на ноги. И что ж, если, несмотря на почти десять тяжелейших операций, ноги меня не хотят слушать. Я все же стою на ногах! Это ты дала мне движение. Научила думать, не впадать в панику, не комплексовать. Я ведь теперь все могу. Мы с тобой работали, как две пчелы, чтоб скопить денег на эти четыре колеса — без них не видать бы мне института, надежной профессии. Сидеть в четырех стенах...
Ты научила меня дружить, наш дом всегда открыт для всех, кому мы с тобой нужны и интересны. Обо мне болея, себя в старухи записала, в бобылки. А ты такая красивая, мамочка...»
Только дай себе расслабиться, только уступи себя хоть на кончик мизинца жалости. Так всю и съест тоска. Она тут как тут ждет, солнце застит. Как часто кажется, что уже потеряла ощущение будущего. Почему? Одногодки замуж выходят. В институте свадьбу за свадьбой играют. А ее угораздило: в первом же семестре упала так, что сломала ногу — столько раз оперированную несчастную ногу. Ха-ха... «Очнулась — гипс». Глупая фраза засела в голове. Мама пошла дверь открывать: кто-то позвонил. Вот тогда, во время болезни, в их доме появился новый знакомый — Виталий Бастрыкин. Красивый, здоровый и сильный парень с тонким музыкальным слухом (в эстрадном оркестре играет!). Появился и появился. Встречал у института. Влезал в душу их неблагополучного «Запорожца», что-то чинил, ладил. Добрый, хороший, не всегда понятный. Господи, себе признаться страшно: влюбилась!
Мама заметила это сразу, хотя среди многих бывавших в их доме дочкиных ровесников Виталий не один был сердечен и добр к Тоне. Им как-то везло на человеческий отзыв — может, потому, что сами из-за Тониной беды спешили отозваться на чужую нужду? Как бы то ни было, Тоня стала Бастрыкиной.
«Вот почему я так помню тот ее взгляд в машине. Мама поняла, что будет у меня в жизни сильная половина, что подходит ей час расслабиться отдохнуть. И по сей час живу с чувством невольной вины: она надорвалась, хоть ни разу на свою судьбу вслух при мне не пожаловалась. А просто угасла без времени. Угасла, как только убедилась, что доброта и любовь людей, с которыми она научила ладить, меня не оставят».
Виталий
Я пришел и увидел девчонку, в которой сразу признал... своего парня. Вы знаете такой тип среди здоровых, спортивных и с мужским складом ума девчат? К таким парни поначалу проникаются дружеским доверием, бывает, им в плечо плачутся о сердечных неудачах и только потом вдруг осознают, что удача столько времени дышит рядом. Вот это — про Тоню. Она знаете какая? Мудрая. Из тех, кто требует всего только от себя. Не от других. И потому, наверное, другие так охотно к ней тянутся.
Я был, помню, просто поражен, когда увидел, как полна ее жизнь — при всем том, что каждое движение давалось и дается ей с усилием, которое здоровый человек с трудом себе представляет. И не заметил, как оказался втянут в орбиту ее жизненных устремлений. В движение — понимаете? — втянут. Мы с ней вдвоем, а потом и втроем, с сыном Антошко, исколесили весь центр России. Берем палатку — и вперед. Особенно любим Ферапонтово, под Вологдой. Какие там храмы, с еще живыми фресками Дионисия. Хорошо, что мы вместе, что рядом именно она, что не утратила она свойства «своего парня». Да, крутит наравне со мной баранку нашего «жигуленка», может без смены делать по 300 километров, Пока силой руль не отниму.
Тоня
Мне жаль иных здоровых и сильных людей, которые не умеют благодарить судьбу за свое физическое совершенство. Которым все дано, а они плачут, жалуются. Киснут и не ценят всякий жизненный миг. У меня было такое в юности. Я жила, как бы переживая месяц за месяцем свое состояние болезни. Мне хотелось перелистать как можно больше дней до того часа, когда я стану здоровой, и вот тогда уж заживу. А тот час все не шел. И я постепенно поняла, что хлеб жизни может быть добыт только из жестких плевел, которыми окружено зерно. Когда разотрешь их своими руками.
И хорошо, что это осенило меня вовремя. И помогло стать сильной при всех осложняющих жизнь обстоятельствах. Тогда за своей бедой я разглядела беды других, а сколько их, бедующих, беспомощных и одиноких, часто только потому, что поглощены собственным страданием. Что обмануты хорошими лозунгами и ждут, когда государство начнет их осуществлять. Хотя, в общем-то, только ли инвалиды обмануты? Но именно они, старики и дети, страдают от фальшивых слов больше всего. И, как только сын чуть подрос, я поняла, что мой час, к которому себя, кажется, всю жизнь готовила, настал. Я взялась организовывать Московское общество инвалидов.
Беда, конечно, сама объединяет — мы знали друг друга, уже хотя бы потому, что в собесах наши инвалидные карточки в общих ячейках пылятся. Надо было это единение освятить казенной печатью, иначе нас для государства вроде, как и не существует. И того оно, наше Отечество, не понимает, что много теряет, не умея пользоваться интеллектом инвалидов, их зачастую пропадающим втуне талантом. Надо лишь заметить этот не такой уж малочисленный социальный слой. Словом, поддержанные Красным Крестом, Совмином, мы провели городскую учредительную конференцию и зарегистрировались как общество. Меня позвали в его президиум.
Скажу честно: я могла дать согласие только в случае, если меня поддержат домашние Муж, сын. И еще один человек Свекровь, мама Виталия.
Свекровь
Правда же: свой ребенок матери всегда кажется самым достойным счастья? И я. когда мысленно подыскивала ему пару, останавливала выбор на ярких девочках. Такие были около Виталия. Он выбрал Тоню. Она тогда была такая... Как ее имя — тоненькая. С чистыми глазами, с особой какой-то готовностью помочь. И еще что-то в ней такое было, что не позволяло ее обидеть. Упаси Бог, не физическая ущербность вовсе, а нечто другое. А, вот что: в ней отражался мой сын. Я поняла, что любит она его так же, как я. Можно ли большего желать? Он сильный, взрослый человек, я ему доверяю. Мешать, влиять на его выбор я не стала. И, знаете, не жалею. Виталий около жены стал — как бы это сказать? — более тонкокожим. И эта сверхчувствительность распространяется и на меня, и на друзей их дома, среди которых много перенесших физические страдания людей. Он ведь за их интересы бьется ничуть не меньше, чем она. Причем это получается у него естественно. Не по найму. А по любви. Дай бы Бог всем так жить.
Контакты
Мудрец из мудрецов Марк Аврелий представлял себе наслаждение жизнью только как череду плотно приставленных одно к другому добрых дел. Без малейшего промежутка. Таков, пожалуй, распорядок созданного усилиями Антонины Бастрыкиной при обществе инвалидов. Искали спонсоров, вместе разочаровывались и начинали все сначала. И теперь разбросанные в одиночестве по Москве — этому чудовищному мегаполису, зажатые в узком мирке своих квартир, обездвиженные люди получили возможность жить.
Клуб принял в свои ряды людей трудолюбивых и талантливых. Одних учит иностранным языкам (бесплатно, на дому учит) в таком объеме, что инвалиды берутся за переводы (работу им обеспечивает клуб) и на том неплохо зарабатывают. Другие осваивают народные художественные промыслы, участвуют в выставках. Вырываются в жизнь, из мирка — в мир.
Васильевский спуск
Это место в центре Москвы однажды прославилось приземлением немецкого мальчишки на спортивном самолете. Помните шок наших доблестных войск ПВО, у которых под носом он пролетел через рубежи и границы? Ему это удалось просто. Увы, не так легко одолеваются границы от нездоровья к здоровью, от замкнутости пространства инвалида в мир полноценно живущих людей. Всегда нужен в авангарде кто-то сильный, кто первым начнет цепочку, сказав: «Возьмемся за руки, друзья». В середине июля Васильевский спуск, пространство брусчатки за знаменитым московским собором Василия Блаженного, был заполнен музыкой, оживленным смехом, пестрел цветами в руках провожавших. «Жигуленок» Бастрыкиных тоже с цветами на капоте стоял в одной линейке с еще семью готовыми двинуться в путь автомобилями. Никто бы не сказал, глядя на выглядывавших из-за опущенных стекол возбужденных людей, что они переживают это пограничное состояние — от тесноты и ущемленности бытия в начинающуюся от Васильевского спуска Дорогу.
На всех сил не хватает даже у таких энергичных и отзывчивых, как Тоня Бастрыкина. Только не зря же она билась сначала за общество, потом за клуб. И все больше сильных готовы протянуть руку слабому. И, приставляя одно доброе дело к другому, множить добро и так наслаждаться жизнью.